Винсент Ван Гог. «Четыре срезанных подсолнуха»

Надежда Макарова

Подсолнухи — то, что постоянно интересовало Ван Гога. Мы можем видеть не один десяток подсолнухов, которые изобразил художник. Он рисует их, восхищаясь колоритом, прописывая смелыми мазками цвета. В своем большинстве Ван Гог сосредоточен на изображении ярко-желтых, дышащих цветом подсолнухах. И не удивительно. Сам цветок недаром назван — подсолнух. Растет он «под солнцем», и один взгляд на этот цветок нас непременно отсылает к солнцу, к чему-то жизнерадостному, жизнеутверждающему. Кому не нравится любоваться на поле из ярко-желтых подсолнухов? Когда же их несколько и они стоят в вазе, специально принесенные для тебя, особенно приятно. Но в этой заметке мне хотелось бы остановиться на картине, где подсолнухи выбиваются из этого привычного ряда: весьма гармоничных и светлых цветов. Называется она «Четыре срезанных подсолнуха».

У нас есть определенный образ, каким должен быть подсолнух, чтобы мы могли бы им любоваться. В этой же картине все далеко не так. Само ее название говорит о том, что художником сделан акцент на происшедшей с подсолнухами катастрофе. Подсолнухи срезаны, они уже погублены, небрежно брошены, листья их пожухлы, они, казалось бы, давно потеряли свой исходный, изначальный ярко-желтый цвет. Все нам говорит о смерти, все признаки умирания на лицо. Но так ли это? Всматриваясь в картину, мы как будто начисто забываем изначальный цвет этих подсолнухов, о нем мы не задумываемся, потому что сама картина являет нам собой нечто завершенное и полное. Красота срезанных растений достигает какой-то невообразимой силы, более прекрасное трудно вообразить. Жизнь живых подсолнухов — лишь слабая тень жизни тех, что умирают на картине. В чем же эта завершенность? Как художнику удается так мастерски изобразить умирание? И о нем ли на самом деле нужно вести речь?

Здесь и представляется уместным перейти к разговору о мифе. Творчество Ван Гога почти всегда соприкасается с мифом. Он же есть реальность хаосо-космическая. Постоянный переход от хаоса к космосу и наоборот говорит нам о бесконечности, все время повторяющемся цикле. Жизнь сменит смерть, смерть сменит жизнь. И так всегда. На картине мы видим ясно черты мифа: это само пространство, подсолнухи ничем не окружены, вокруг них ничего нет, они как будто бы выходят из темно—синего лона, из древнего и вечно сущего хаоса, кажется, вот-вот туда и провалятся, они же срезаны и умирают; лепестки цветов напоминают огонь, все поедающий; да и вся картина написана одним и тем же ритмом мазка, как будто из одного «материала». Но все же миф преодолевается гениальной кистью художника. В чем же его преодоление?

Исторически миф преодолевается по мере выявления в человеке личностного: он начинает приходить к себе и заявлять себя в мире. Из «мы-бытия» появляется «я-бытие». Когда же проступают хотя бы первые контуры личности, она не растворена в океане хаосо-космического ритма. Жизнь преодолевает смерть через личностное бытие.

Но вернемся к картине Ван Гога. Мы видим, что подсолнухи, каждый по-своему, прекрасны: каждый индивидуален, каждый настолько искусно прописан, настолько жив, что мы можем долго наслаждаться красотой любого из них. Четвертый подсолнух вообще отвернут от зрителя, но это не мешает растениям составлять единое целое. Красота жизни настолько сильна, что не позволяет наступить смерти. Здесь смерть преодолевается в самой предсмертной агонии. Да, они срезаны и на полпути к смерти, но этот миг запечатлен с таким драматизмом, что здесь больше жизненности, чем в обыкновенно цветущих подсолнухах. Как раз срезанность и вызывает всплеск жизни настоящей, ее концентрированность, сосредоточенность, движение, это не жизнь мифа, неизменная в постоянно сменяющемся ритме, но рывок, предсмертная вспышка, полная, освященная жизнью, сама жизнь.

И поэтому хочется все время смотреть на эти подсолнухи, они порождают в душе не спокойное монотонное умиротворение, но пробуждение, движение, огонь, жизнь. При этом соблюдена удивительная гармония. Эти подсолнухи заключают в себе все, весь мир. Вроде бы они лишь ничтожная часть мирового целого, но здесь, на картине, в них вмещается все, они источник жизни, они — сама жизнь в ее полноте и довершенности. Как будто подсолнухи это мировое древо. Но только оно застыло в вечности, смерть ему неведома и в самом умирании.

 

Надежда Макарова