Универсальность язычества и уникальность монотеизма

В. М. Гогина

На протяжении всего существования человечества религия сопровождала все людские сообщества. Археологические изыскания, древние тексты свидетельствуют о том, что человек изначально был религиозен. Из всех бесценных даров, что Всевышний преподнес Человеку, были три великих дара, отличающие людей от братьев наших меньших:

•  дар ума;
•  дар свободной воли;
•  дар веры в Бога.

При потере хотя бы одного из этих даров происходит искажение человеческой природы, но особый дар — это дар веры в Бога. Катастрофа, случившаяся с человеком вследствие нарушения самой первой Божественной заповеди, сделала невозможной такое полное личное общение человека с Создателем, какое было до этой катастрофы. Связь была разорвана. Именно после этой трагедии в истории человеческого рода появилась религия. Здесь имеет смысл сделать анализ собственно слова «религия», так как разброс определений очень велик. Латинское слово «ligare» имеет значение «связывать, соединять». Приставка «re» вносит значение, «возобновлять, воссоединять». Таким образом, religare можно трактовать, как возобновление соединения, возобновление связи (утраченной связи). Синонимом- дополнением может служить слово «religio» — благочестие, святость. Таким образом, суммируя все приведенные понятия, религия — это восстановление утраченной связи с Богом. Можно заметить, что собственно, приведенные определения появились, конечно, значительно позже появления феномена религии, но они достаточно точно отражают одну из ее особенностей. После своего падения, на протяжении всего своего существования человек мучительно пытался восстановить утраченное общение с Богом, иногда впадая в отчаяние от своего одиночества, иногда яростно и настойчиво требуя ответа на свои вопросы, а иногда проникаясь робкой надеждой на божественную помощь и спасение. Во все времена, во всех сообществах человек был религиозен. Изменялись представления человека о самом себе и окружающем его мире, изменялись и направления поисков Бога.

Языческая религия, как религиозная и мировоззренческая система, отражена в мифах, однако, несмотря на их бесконечное разнообразие, мифы отражали природные явления. Не о Творце открывали они истину, но о Творении. И причиной тому было то, что в поисках Бога, в желании установить с Ним общение и восстановить утраченную связь, человек представлял себе бога «по образу своему и по подобию своему». Можно сказать, что язычество было имманентно — человек искал Создателя, чтоб обрести общение с Ним, но поиски эти не простирались далее окружающего мира, и языческая религия была «замкнута» сама на себя. И так было для всего языческого мира. Для падшего человека был закрыт иной, трансцендентный мир, но жизнь без Бога была невыносимой… Человек искал Бога, и в мифах отражен этот поиск. Для доказательства этого утверждения необходимо ознакомиться хотя бы с некоторыми из них. Мифы — это удивительные, полные неизъяснимого очарования сказания. Они много говорят и о самом человеке, однако во все времена, для всех народов прослеживаются одни и те же сходные сюжеты. В этом — универсальность языческой религии. Очевидно, что изначально преобладали простейшие формы фетишизма, как то: камни, деревья, разнообразные предметы, наделяемые сверхъестественной силой. Обитанием бога, по мнению древних, была окружающая среда, точнее все творение, и здесь можно отметить некоторую особенность древнего фетишизма. Среда, природа, в которой обитал древний человек, вне всяких сомнений, сильно отличалась от того, что мы видим в настоящее время. Творение, пусть даже искаженное в результате первородного греха, тем не менее, было прекрасным. И именно в этой красоте люди видели божественное присутствие.

Однако, с развитием людских сообществ, простейший пантеизм, как фетишизм, претерпевает изменения, например, в книге Ю. Б. Циркина «Мифы Финикии и Угарита отмечено»: «На определенном, относительно высоком уровне своего развития религиозные представления разных народов переживают стадию многобожия, когда мир мыслится управляемым совокупностью обладающих сверхъестественной силой личностей — богов, каждый из которых проявляет свою силу в уделенной ему сфере бытия»^[1]. Именно с началом появления и развития древних цивилизаций можно говорить о полной универсальности язычества. Обладая основным даром Всевышнего — даром веры в Него, люди не переставали размышлять над истоками и рождением своего мира и появления в нем богов. То, что боги существуют, для человека было истиной, не требующей доказательств. Появление различных теогоний — совокупности религиозных мифов о происхождении богов, было неизбежным явлением. И, согласно классическому труду известного ученого-востоковеда Сэмюэля Крамера «История начинается в Шумере», появляются первые теогонии: «…шумеры размышляли и строили предположения о природе вселенной, и прежде всего о ее происхождении и устройстве, и о законах мироздания. Есть все основания предполагать, что уже в III тысячелетии до н. э. в Шумере были мыслители и педагоги, которые пытались ответить на подобные вопросы и для этого разработали свою космологию и теологию. Созданная ими система взглядов оказалась настолько убедительной, что ее безоговорочно приняло большинство стран Ближнего Востока»^[2].

Черноголовые, как называли себя шумеры, уверены были, что в пантеоне богов — антропоморфных, но сверхъестественных существ, присутствует строгая иерархия власти, каждый из них «ведает определенной частью мироздания и действует по строго определенным правилам. Одному поручено следить за землей, другому – за небом, остальным – кому за морем, кому за воздухом, кому за тем или иным крупным небесным телом (солнцем, луной, отдельными планетами и т. д.)»^[3]. Таким образом, черноголовые задали основной вектор поисков Бога в древнем мире — это политеизм и пантеизм.

В шумерских текстах появляются прекрасные повествования, истории о богах — повелителях творения. И уже в ранних из них прослеживаются сюжеты, которые являются общими для всего языческого мира. Таковы, например, сказания об богине Инанне (в вавилонской традиции — Иштар) и ее возлюбленном — боге-пастухе Думузи (в Библии, Иез. 8:14, он назван Фаммузом). В книге В. К. Афанасьевой «От начала начал. Антология шумерской поэзии» изложена история пастушьего бога Думузи. Брат Инанны, Уту предлагает ей выйти замуж за бога пастухов Думузи, однако симпатии Инанны склоняются к богу земледелия Энкимду. Пламенная речь Думузи оказывает благотворное влияние, и Инанна соглашается стать женой пастушьего бога. Однако, по вине самой Инанны Думузи попадает в плен, в подземный мир, откуда его освобождает его сестра Гештинанна (Виноград небес). Думузи возвращается в мир живых, но не навсегда — по договору с демонами подземного мира полгода он будет у них в плену, полгода среди живых. Такова и судьба сестры Думузи, Гештинанны:

 

«Герой мой ушел, погублен.
Как теперь решать судьбы?
Твой срок — половина года,
твоей сестры — половина года!
День твой да придет, и в день тот вернешься
День твоей сестры придет, и в день тот она вернется!»^[4]

 

Думузи олицетворяет умирающие и возрождающие силы природы, но нетрудно заметить, что приведенный сюжет является общим для всего Древнего мира. Знаменитый сюжет об Осирисе и Исиде — доказательство тому. Осирис, старший сын богини неба Нут и бога земли Геба, был коварно убит своим братом Сетом. Богиня Исида, жена и сестра Осириса, горюя и оплакивая возлюбленного, находит его разрубленное тело. «Ра, сжалившись, посылает шакалоголового бога Анубиса, который собрал рассыпавшиеся (а по другому варианту — разрубленные Сетом) члены Осириса, забальзамировал тело и запеленал его. Исида же, в виде соколицы, опустилась на труп Осириса и, чудесным образом зачав от него, родила сына Гора»^[5]. Возмужав, Гор вступает в схватку с Сетом и побеждает его. Он оживляет отца, подарив ему свое око.

Осирис — умирaющий и воскресающий бог. Он олицетворяет угасающие и возрождающиеся силы природы. На фресках, на листах папируса он представлен в окружении различных растений, и, в отличие от других богов, цвет кожи Осириса всегда зеленый.

Аналогичный сюжет — эти миф древних греков о богине Деметре и ее дочери Персефоне, изложенный в «Теогонии» Гесиода. У богини земледелия и плодородия Деметры была дочь Персефона. Души не чаяла богиня в своей прелестной дочери. Порхала Персефона среди чудесных цветов, которые расцветали благодаря заботам ее матери, не ведая того, что наблюдает за ней мрачный бог подземного мира. Он похитил Персефону и сделал ее своей женой. Велико было горе матери, прекратила богиня обустраивать землю, и превратилось все в пустыню. Тогда взмолились боги к верховному владыке богов Зевсу с просьбой вернуть дочь матери. Не хотел грозный бог расставаться с любимой женой, но отпустил ее по требованию Зевса. Однако на прощание заставил ее проглотить зернышко плода граната –символ брака. Вернулась Персефона к Деметре, и расцвел весь наземный мир. Но по уговору с богами, две трети года будет она жить с матерью, но на одну треть года возвращаться к своему грозному супругу. Когда Персефона покидает землю, чтоб воссоединиться со своим супругом, тогда вновь умирает все живое на земле.

Таким образом, перечисленные мифы и основанные на них культы можно считать именно универсальными для всего древнего мира, ибо отражали они природные циклы. Однако более полной иллюстрацией мысли, высказанной Крамером о том влиянии, которое оказала древняя мысль Месопотамии на последующие религиозные взгляды, служит пример сравнения двух космологий — в поэме Энума Элиш и в «Теогонии» Гесиода. Энума Элиш, древний ассиро-вавилонский эпос, представленный на 7 табличках, повествует об устройстве мироздания и возникновении богов. Таблички эти были найдены в библиотеке ассирийского царя Ашшурбанапала. Таблица I.

 

 

 

Когда вверху не названо небо,
А суша внизу была безымянна,
Апсу первородный, всесотворитель,
Праматерь Тиамат, что все породила,
Воды свои воедино мешали.
Тростниковых загонов тогда еще не было,
Когда из богов никого еще не было,
Ничто не названо, судьбой не отмечено,
Тогда в недрах зародились боги»^[6].

 

Праматерь Тиамат олицетворяла неуправляемые силы Хаоса. Мардук, представитель третьего поколения «молодых богов» сразился с грозной богиней, победил ее, и, по общему признанию остальных богов, возглавил все божественное сообщество. Таблица IV.

 

Друг на друга пошли Тиамат и Мардук, из богов
он мудрейший,
Ринулись в битву, сошлись в сраженье
Злой Вихрь, что был позади, он пустил пред собою,
Пасть Тиамат раскрыла — поглотить его хочет,
Он вогнал в нее Вихрь — сомкнуть губы она
не может.
Ей буйные ветры заполнили чрево,
Ее тело раздулось, ее пасть раскрылась.
Он пустил стрелу и рассек ей чрево,
Он нутро ей взрезал, завладел ее сердцем.
Ее он осилил, ей жизнь оборвал он.
Труп ее бросил, на него наступил он.
Разрубил пополам ее, словно ракушку.
Взял половину — покрыл ею небо.
Сделал запоры, поставил стражей,—
Пусть следят, чтобы воды не просочились»^[7].

 

Из поверженной Тиамат были созданы небо, земля и весь окружающий мир.

В другой поэме у другого народа и в другое время, а именно у Гесиода в его творении «О происхождении богов» (Теогония) приведен аналогичный сюжет о сотворении мира и богов. Первоначально Гея (Земля) и Уран (Небо) рождают первое поколение богов. После рождается второе поколение богов — титаны, среди которых возвышается Крон и его жена-сестра Рея. Крон страшен — он пожирает своих детей. Однако одного из его детей, Зевса, спасает его мать, Рея. Вместо сына, она подает кровожадному Крону камень. Возмужав, Зевс свергает Крона, и становится во главе богов. Однако законность его правления окончательно была утверждена только после отчаянной битвы с змеем-драконом Тифоеем (Тифоном), чудовищем, которое само претендовало на высшую власть среди богов и людей…

 

«Силою были и жаждой деяний исполнены руки
Мощного бога, не знал он усталости ног; над плечами
Сотня голов поднималась ужасного змея-дракона.
В воздухе темные жала мелькали. Глаза под бровями
Пламенем ярким горели на главах змеиных огромных.
[Взглянет любой головою — и пламя из глаз ее брызнет.]
Глотки же всех этих страшных голов голоса испускали
Невыразимые, самые разные….

….

И совершилось бы в этот же день невозвратное дело,
Стал бы владыкою он над людьми и богами Олимпа,
Зевс же владыка, свой гнев распалив, за оружье схватился –
За грозовые перуны свои, за молнию с громом.
На ноги быстро вскочивши, ударил он громом с Олимпа,
Страшные головы сразу спалил у чудовища злого.
И укротил его Зевс, полосуя ударами молний.
Тот ослабел и упал»^[8].

 

Общее, что отличает эти две поэмы — это наличие первобытного Хаоса и борьба так называемых «молодых богов» третьего поколения за упорядочивание мира и возникновение иерархии власти. В обеих поэмах особенности стихосложения, оригинальность изобразительных форм не заслоняют, но подчеркивают общую идею — безвластие разрушительно и непродуктивно. В языческом пантеоне существовало множество богов, но всегда был один верховный бог, за которым оставалось последнее слово. Это Мардук у шумеров, Зевс у древних греков, Юпитер у римлян. И это — один из общих признаков языческой религии и ее универсализма. На схожесть сюжетов многие обращали внимание. Так, во вводной статье В. Н. Ярхо к книге «Гесиод. Полное собрание текстов» высказывается предположение, что «…представление о трех поколениях богов,… достаточно явственно перекликается с известными в отрывках или пересказах ближневосточными мифами о смене поколений богов»^[9]. История Зевса аналогична истории Мардука. Далее делается предположение либо о связи культур ближнего Востока и Древней Греции, либо вообще об универсальности сказаний о богах у разных и не связанных друг с другом народов: « В самом деле, сходство иногда настолько очевидно, что надо допустить проникновение этих ближневосточных представлений в Грецию на протяжение микенской эпохи, когда оформился основной массив греческой мифологии. Но не следует при этом забывать и о типологической близости первобытных сказаний о богах, возникающих у самых различных и достаточно отдаленных друг от друга народов земного шара»^[10]. В другом труде, а именно в работе Г. В. Синило «Древние литературы Ближнего Востока и мир ТаНаХа (Ветхого Завета)» также отмечено о связи двух указанных древних поэм о творении мира: «Вполне вероятно, что более древняя шумерская мифология могла оказать влияние на древнегреческую (особенно через посредство хетто-хурритской культуры)»^[11]. Более того, мифы эти кочевали от одного народа к другому, и изменялись лишь имена богов. Например, можно привести следующий ряд: Инанна, богиня любви и плодородии у шумеров стала Иштар в аккадском пантеоне, затем Астартой у вавилонян, Афродитой у древних греков, и, наконец, Венерой у древних римлян. Шумерский Уту, бог солнца, олицетворение благотворных сил солнечного света, стал аккадским Шамашем, богом Ра в Древнем Египте, Гелиосом у древних греков и Солом у римлян. Сопоставление имени бога и его, говоря современным языком, функциональных обязанностей, указывает на то, что одним из признаков язычества можно назвать общность, свойственную всему древнему миру. Если же обратить внимание на поведение (если так можно выразиться), языческих богов, то здесь можно увидеть весь комплекс человеческих достоинств и недостатков. И причиной тому было то, что в поисках бога, в желании установить с ним общение и восстановить утраченную связь, человек, как уже было сказано выше, представлял себе бога «по образу своему и по подобию своему».

Была еще одна отличительная особенность, тонко подмеченная Ю. Б. Циркиным в вышеупомянутой книге. Это отсутствие в религиях древних такого свойства, как догматизм: «Древние религии вообще не были догматическими, то есть придерживающимися определенных твердо установленных и воплощенных в сказаниях и догматах представлений. В противоположность современным людям, воспитанным догматическими религиями, объявляющими любое отклонение от догмата непростительной ересью, и суровой научной логикой, древние люди не ощущали явных противоречий в рассказах о своих богах, так что самые противоположные мифы и представления могли спокойно сосуществовать, не подрывая ни культов этих богов, ни религиозных представлений в целом, ни мифологических систем»^[12]. Догмат в религии — положение вероучения, утвержденное высшими инстанциями и объявляемое непреложной истиной, не подлежащей критике (сомнению). С большой осторожностью можно утверждать, что догмат ограничивает свободу в некоторых ее проявлениях. Но древние языческие религии в основном не были догматическими, возможно, именно по этой причине, как утверждает Иехезкель Кауфман «…живой, подлинный политеизм язычников всегда служил источником богатого, разнообразного творчества. Это мировоззрение, основанное на подлинной вере в живых богов, находило выражение во всех формах культуры: в песне, танце, культе, пророчестве, искусстве, и т. д.»^[13] И здесь, говоря о «формах культуры», а именно об искусстве, можно сказать об удивительной метаморфозе, случившейся с языческой религией. Если допустить, что одна из граней искусства — это поэма человека о самом себе во времени и пространстве, то можно утверждать, что языческая религия, как представление человека о боге «по образу своему, по подобию своему» никуда не исчезла, а трансформировалась в искусство. Особенно сильно эта трансформация проявилась в эпоху Возрождения, когда великолепные античные статуи древности воспринимались не как предметы культа, которым возносили курения в храмах, а как изысканные произведения искусства. Их копировали, их изучали, но не поклонялись им, как отражениям богов. Образы языческих богов вдохновляли на создание чудесных произведений искусства, но к религии это не имело никакого отношения.

Иллюстрацией того, как отразилась языческая религия в культуре, может служить облик такого прекрасного и удивительного города, как Санкт-Петербург. В его архитектуре, скульптурах, барельефах, решетках мостов, в музейных залах всегда можно увидеть образы языческих религий. Не видя этого, невозможно понять и ощутить ауру этого замечательного города….

Нельзя утверждать, что в язычестве человек, поклоняясь своим богам, был неискренен или лукавил. Он искал и пытался восстановить утраченную связь с Всевышним, однако язычество, как уже сказано, было имманентно, оно было обращено на Творение, и для обретения утраченной связи необходим был ответ из иного мира, необходимо было вмешательство Бога, необходим был ответ Самого Бога. И Бог ответил.

Усталый народ брел по раскаленному песку пустыни, повинуясь призыву Бога. Был ли фактический исход двенадцати колен Израиля из Египта, или это событие надо трактовать символически? Есть разногласия. Например, израильский (!) археолог Израэль Финкельштейн, член Израильской академии наук, профессор археологии в Тель-Авивском университете в книге «Раскопанная Библия» утверждает, что собственно исхода, как реального события, в действительности не происходило, а было постепенное освоение территории, в процессе которого формировалась еврейская нация. Книга вызвала много возражений. Но, возможно, главное, не в том, был ли реальный уход двенадцати колен из Египта, или это символическое описание некоего великого события, которое заставило их отвернуться от язычества и последовать идее монотеизма. Ибо как освобождение от первородного греха не могло свершиться только по воле и стремлению самого человека, без участия Бога, так и освобождение от магии язычества человеку было невозможно осуществить без Божией помощи. Писание кратко и лаконично повествует о чудесном великом событии, которое изменит судьбы мира. Исх 3:1–5:

1. Моисей пас овец у Иофора, тестя своего, священника Мадиамского. Однажды провел он стадо далеко в пустыню и пришел к горе Божией, Хориву.

2. И явился ему Ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает.

3. Моисей сказал: пойду и посмотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает.

4. Господь увидел, что он идет смотреть, и воззвал к нему Бог из среды куста, и сказал: Моисей! Моисей! Он сказал: вот я, Господи!

5. И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая.

Значимость, сакральность происшедшего была такова, что Святые Отцы видели в этом ветхозаветном явлении Бога прообраз воплотившегося Спасителя и, соответственно, Богородицы. Святой Кирилл Александрийский в сочинении «Глафиры, или объяснения избранных мест из Пятикнижия Моисея» , так говорит: «Дело было поистине необыкновенно и выше всякого разума. Огонь объемлет терние и только согревает его тихим прикосновением своим, как бы забывая свою естественную силу и совершенно спокойно облегая то, что мог бы истребить. Посему-то божественный Моисей и поражен был видением. Какой же смысл этого видения? Огню Священное Писание уподобляет Божественное естество по той причине, что оно всесильно и легко может все побороть; древам же и траве полевой уподобляет человека, из земли происшедшего. … Но как огонь нестерпим для терния, так и Божество для человечества. Впрочем, во Христе оно стало стерпимо:«ибо в Нем обитает вся полнота Божества телесно», как и премудрый Павел засвидетельствовал (Кол. 2, 9). …Бог вселился в храме Девы, снисшедши до кротости досточудной и как бы смягчая непобедимое могущество естества своего, чтобы доступным быть для нас, как стал доступен и огонь тернию»^[14].

У другого Святого Отца, Григория Нисского, в сочинении «О жизни Моисея законодателя или о совершенстве в добродетели» сказано, что купина неопалимая есть символ Богородицы: «А сим научаемся и таинству явленному в деве, от которой в рождении воссиявший человеческой жизни свет Божества сохранил воспламененную купину несгораемою, так что и по рождении не увял стебель девства. Оным светом научаемся и тому, что нам делать, чтобы стать в лучах истины, а именно, что невозможно связанными ногами взойти на ту высоту, где усматривается свет истины, если не будет разрешена на душевных стопах эта мертвенная и земная кожаная оболочка, возложенная на естество в начале, когда обнажило нас преслушание Божией воли»^[15].

В православной иконописи есть удивительное подтверждение выше приведенным цитатам из сочинений Святых Отцов. Про икону «Купина неопалимая», сказано, что истолкование ветхозаветных текстов наделило этот образ Богородицы глубоким смыслом. Пречистая Дева сравнивается с Неопалимой купиной — горящим и несгорающим кустом, который увидел великий Моисей на святой горе. Церковное предание истолковывает это чудо, это таинственное видение, как прообраз Боговоплощения. Прекрасная, таинственная, наполненная глубочайшим мистическим смыслом икона…

Тот народ, который внял словам Бога, будет в дальнейшем называться «богоизбранным народом», и это прозвучит в словах Бога: «Израиль есть сын Мой, первенец Мой». Были ли другие народы, к которым обращался Бог, открывая тайну монотеизма и призывая следовать за ним? Здесь можно вспомнить, что идея монотеизма также была близка одному странному египетскому фараону — Аменхотепу VI, который приказал забыть о всех богах, которым поклонялся Египет и воздавать почести только одному богу — богу солнца Ра. Фараон этот более известен под своим новым именем — Эхнатон. Однако идея монотеизма не укоренилась в Египте. И причиной тому, скорее всего, был тот факт, что весь народ не принял веры своего повелителя. Со смертью Эхнатона жители покинули Амарну, город, который Эхнатон строил для своего бога, и вернулись к прежним верованиям. Возможно, это может быть примером того, что не всегда могущественное государство, говоря современным языком, с развитой экономикой и богатыми накоплениями, с сильным политическим влияниями на другие страны, может быть носителем Божественной идеи. Были и более могущественные державы, такие, как уже упомянутый Древний Египет, или необыкновенные страны Месопотамии, но именно двенадцать колен Израиля восприняли Божественное Откровение. Божественное Откровение посещало отдельных благочестивых людей — об этом повествует Священное Писание, но только один единственный народ последовал призыву Бога. В Священном Писании нет ничего случайного, поэтому и перечисляются по выходе из Египта тысячи сынов Израилевых , Числ. 1:1–3; 20–46.

Числ. 1:1–3:

И сказал Господь Моисею в пустыне Синайской, в скинии собрания, в первый [день] второго месяца, во второй год по выходе их из земли Египетской, говоря: исчислите все общество сынов Израилевых по родам их, по семействам их, по числу имен, всех мужеского пола поголовно: от двадцати лет и выше, всех годных для войны у Израиля, по ополчениям их исчислите их — ты и Аарон.

Однако мистическое избранничество не означало земной власти над другими народами, богатства и процветания, можно сказать, что иногда не всегда понималось и осознавалось это избранничество даже самим народом. Но, вместе с этим, были и неисчислимые страдания, которые обрушились на богоизбранный народ из-за строгого соблюдения своей веры и за упорное нежелание отказаться от нее. Языческий мир не понял и не принял монотеизма. Пример такого непонимания прекрасно иллюстрирован в книге Лиона Фейхтвангера «Иудейская война». Это — художественное произведение, но, как часто бывает, что художник более тонко и мудро отражает суть прошедших событий. Книга повествует о трагических сражениях Иудейской войны, взятие римлянами Иерусалима и разрушении Храма. Исторические и вымышленные персонажи, с их верой и неверием, с их жестокостью и благородством показаны в отношении к Храму. Что же такое было для римлян в этой странной и непонятной вере евреев, из-за которой этот упрямый народ шел на безумные лишения и страдания? Разве не принимали все остальные покоренные народы пантеон греко-римских богов? Изменялись ведь только их имена, а боги, боги оставались прежними!

… Тит Флавий дал обещание и Беренике, и Иосифу не разрушать Храм. Однако… «Когда Тит увидел, что с разбушевавшимися солдатами не справиться, он прошел со своими офицерами во внутренний зал, отделенный от горящей части храма толстой стеной. Высокие и прохладные, чуждые жару пламени и дикой свалке, вздымались за этой стеной священные своды зала. Здесь стоял семисвечник, стол предложения, алтарь для жертвенных курений. Медленно шел Тит вперед, нерешительно приближался к занавесу, за которым была тайна, святая святых. После Помпея сюда не ступал ни один римлянин. Что там? Может быть, все же какая-нибудь нечисть, ослиная голова, чудовище, полуживотное, получеловек? Тит протягивает широкую короткую руку к занавесу. За ним — полные любопытства, напряженные лица его офицеров и прежде всего — широкое, розовое лицо капитана Педана. Что скрывает занавес? Принц отбрасывает его. Перед ним небольшое сумеречное помещение. Тит входит. Пахнет землей и очень старым деревом. На возвышении — голый неотесанный камень и огромная, гнетущая пустота вокруг, больше ничего»^[16]. В этом отрывке — суть и ответ на поставленный вопрос. Язычник искал именно материального подтверждения святости. Пусть даже не прекрасные изваяния богов, пусть хотя бы даже и чудовище — но материальное, порождение этого мира. А Храм хранил свет иного мира… Непонятная вера евреев раздражала практичных римлян. Их отношение к этой вере и к самим евреям Фейхтвангер вложил в слова вымышленного героя капитана Педана: «…эти безумцы и преступники поклоняются какому-то богу, которого нельзя ни видеть, ни осязать, такому же бессовестному, как они сами, который существует только в уме»^[17]. Сильный, богатый, могучий Рим еще долго будет сопротивляться…. Он будет опустошен и разрушен варварами, такими же язычниками, как и он сам, будет страшно и жестоко преследовать приверженцев Новой веры — христиан, но будет покорен ими, возрожден, примет монотеизм и станет одним из оплотов христианства. И через несколько веков потомки бесчинствующих солдат, разрушающих Храм, преклонят колени и перед еврейскими пророками, и перед христианскими святыми, и один из величайших Отцов Церкви скажет: «Новый Завет в Ветхом скрывается, Ветхий — в Новом открывается».

В качестве итога можно привести необыкновенно точные слова протоиерея М. П. Альбова об истинно Божественном Откровении, которое прекратило власть языческой религии и привело к монотеизму: «Сама по себе религия Израиля отличается от всех естественных религий своею нравственною высотою и высокою духовностью и носит в себе очевидные следы особенного и непосредственного откровения Божия»^[18]. И далее: «Как можно объяснить в самом деле путем простого естественного развития тот факт, что народ пустыни, без философского умозрения, был в состоянии начертать на первой странице Библии такие мысли о существе Божием и о начале всех вещей, до каких не додумались греки, персы, индийцы или такие философы-мыслители, как Платон, Аристотель, Сенека и другие»^[19].

Языческая религия, безусловно, внесла свой вклад в культуру, в искусство. Но Бог — Творец истории, и стрела Времени устремлена из прошлого, через настоящее в будущее. И появление монотеизма было неизбежным….

 

---

[1] Циркин Ю.Б. Мифы Финикии и Угарита. Москва, «Издательство Астрель» «Издательство АСТ», 2003. С. 39.

[2] Сэмюэл Н. Крамер История начинается в Шумере. Москва, Главная редакция восточной литературы издательства Наука. С.99, 101

[3] Там же. С.101

[4] Афанасьева В.К. От начала начал. Антология шумерской поэзии. Санкт-Петербург, Центр «Петербургское Востоковедение», 1997. С. 152

[5] Матье М.Э. Древнеегипетские мифы. Издательство Академии наук. С.53.

[6] Я открою тебе сокровенное слово: Литература Вавилонии и Ассирии. Пер. с аккад.

Сост. В. К.В. К. Афанасьевой и И. М. Дьяконова. Москва, Художественная литература, 1981. С. 32.

[7] Там же. С. 41-42.

[8] Гесиод. Полное собрание текстов/ Вступительная статья В.Н. Ярхо. Москва, Лабиринт, 2001 г. С.45-46.

[9] Там же. С. 10.

[10] Там же.

[11] Г.В. Синило «Древние литературы Ближнего Востока и мир ТаНаХа (Ветхого Завета)». Минск, Издательский центр «ЭКОНОМПРЕСС», 1998. С.53

[12] Циркин Ю.Б. . С. 39.

[13] И. Кауфман, Л. Финкелстайн, Ш. Эттингер. Еврейская история и религия. Сборник статей. Библиотека Алия. 1990. С.53.

[14] Творения Святителя Кирилла, архиепископа Александрийского. Глафиры, или искусные объяснения избранных мест из Пятикнижия Моисея. Москва, Паломник, 2001. С. 260-261.

[15] Творения (Сочинения) Григория Нисского в 8-ми тт. Т1.О жизни Моисея законодателя. С. 265.

[16] Лион Фейхтвангер. Иудейская война. Издательство РИФ, 1994. С.722-723.

[17] Там же. С.710.

[18] АльбовМ.П. (протоиер.) Очерк христианской апологетики. С.-Петербург, 1908. С. 128.

[19] Там же. С. 129.